Автор

Р

Родился в 1980 году в городе Ленинграде, ныне Санкт-Петербурге, в семье музейных работников, но это не помешало вырасти в не самых лучших районах города на Неве, в не самые лучшие годы, что естественным образом сказалось на восприятии этого мира и характере. С одной стороны, быть знакомым с лучшим, что создала цивилизация в области искусств и ремёсел, а с другой, жить на самом человеческом дне — не прошло без следа — и нельзя сказать, что это так плохо уметь отличить малых голландцев от ближайшего гоп-стопа. В средней школе учиться не нравилось по той простой причине, что любая шарашка с названием «средняя» не даёт среднего, а средним делает, что не каждому интересно. Диплом есть, даже настоящий, но исключительно в шкафу, где кроме троек нет ничего, которые стали честной альтернативой полному отсутствию корочек. Работать руками всегда нравилось: вот нет ничего и красиво. Так оказался на стройке, где с разным интервалом проработал пять лет и заработал неплохую квалификацию, как штукатур и маляр. Как попал в ПТУ при заводе ЛОМО, сам не помню, видимо, с лютого похмелья, но на тот момент это была единственная государственная школа, которая готовила фотографов по советским стандартам, что подтверждали корочки, с такими же разрядами, как и у слесарей. Путяга как путяга, на окраине Питера, с той лишь разницей, что там полностью сохранилось то образование, которое должно быть у настоящего мастера, от развеса химии до понимания поговорки: «Кто не ссал в раковину, тот не фотограф». На момент поступления в это заведение знания, что есть фотоаппарат и как плёнку заряжать, не было совсем, что бы потом не придумывал для интервью. Большую часть учебного процесса был пьян и категорически не вёл скучнейших тетрадок про оптику и прочие действительно нужные вещи. Однако, упросил мастера группы познакомить с его корешем, практикующим фотографом в студии по кличке «Кузьмич», который был заядлым курильщиком и хроническим алкоголиком, зарабатывавшим на жизнь изготовлением посмертных табличек. Он и стал моим первым учителем фотографии, как и полагается настоящему учителю ремесла, выражавшемуся исключительно матом. Подзатыльники тоже были, но в отличие от сокурсников, выделявших фломастером главное в конспектах, я наматывал сотни раз засвеченную плёнку на катушку, проявлял фото покойников и печатал, закусывая неповторимой яичницей с луком. А пили мы исключительно разбавленный спирт. Где сейчас Кузьмич, неизвестно. Последнее, что слышал о нём — он умирал от рака лёгких. Бесконечная сигаретка в зубах не прошла даром, но память о человеке осталась. Из Путяги, которая на самом деле называлась Оптико-Механический лицей пару раз пытались выгнать, но диплом опять же есть, с разрядом, ещё советским и что ценно. Забавно другое, фотографами из группы вышел только я и моя будущая жена, которой в самом начале любезно уступил место старосты группы, потому что она была самая хорошая, а я самый плохой. Да ещё и курить научил. Что впоследствии привело к рождению общего сына.

Далее было много чего, что весело вспомнить, но лучше забыть, опять стройка, любовные восьмиугольники, беспробудное пьянство, в общем и целом то, что называют «кризисом». С той лишь поправкой, что он коснулся не только меня. С тех пор остались негативы, всего несколько штук и, если они будут найдены, то возможно оценю их особо. Один раз, получив неплохую работу на реставрации фасада Московского вокзала, в обеденный перерыв честно лазил на крышу и делал панорамы площади Восстания с сумкой за плечами, а потом был обвинён в краже перфоратора у жестянщиков. Проблема была решена, но сам виноват, не нужно выделяться было, да ещё и работать за троих, что коллеги никогда не ценят. К тому моменту я был женат и тёща меня пилила, что не хочет зятя работягу, а хочет фотографа, так я оказался в фотолаборатории Русского музея, на очень не плохих условиях и, разумеется, при полной протекции матери. Так благодаря перфоратору, который я не крал, бывшей тёще и матери эта профессия стала меня затягивать. Было много ещё чего, что не отпускало из прошлого мира, но в один не прекрасный момент я полностью завязал пить и следуя закону замены и правилу: «Запойный — запойный во всём» ушёл в чарующий мир фотографии как в запой. Поступил на знаменитый «Фотофакультет» имени Гальперина, что был тогда при СПБ Доме Журналиста и случайно попал в группу к Сергею Яковлевичу Максимишину. Мастеру, которого я считаю своим вторым учителем. Не сказал бы, что я поклонник его творчества, но ремесленник он от Бога, как и преподаватель. Не знаю, как сейчас, но тогда он создал школу имени себя, но как сказал потом: «Все мои лучшие ученики абсолютно не похожи на меня». И в этом он был прав. «Фотофакультет» — действительно лучшее, что было для фотожурналиста в стране на тот момент, аж с послевоенных времён. И опять корочки в шкаф, авторитетные. Фотограф СМИ, или как-то так там написано. Наверное, это был мой первый честный диплом и учеником был не худшим. Ближе к окончанию обучения, в трезвой голове возник вопрос, а что дальше? Устроится в газету «Невское вымя» или открыть ателье? Я решил взять ориентир на Москву и начал искать, кто там самый главный по фотожурналистам и, о, чудо, нашёл. Только как пробиться к великим? Мысль пришла быстро, создать коллектив и организовать самостоятельную экспедицию в город Великий Новгород, в котором на тот момент проходил ежегодный фестиваль «Золотой объектив», крышуемый местным мясным двором. Поехал в в Новгород, договорился о спонсорской помощи с мясниками в виде коробки колбасы, нашёл гостиницу, получил от матери пятьсот долларов и уговорил ребят с факультета быть прайдом с названием «Красная точка», которое придумал не я. Экспедиция, т.е. выезд и работа над сериями о древнем городе получилась, а когда материалы были готовы, в Питер приехали люди из Москвы, с которыми я хотел познакомиться и мы их честно очаровали, своим талантом, трудолюбием и умением самоорганизовываться. Так мы оказались участниками юбилейного, международного фотофестиваля «Интерфото» в Москве, а вскоре перессорились, но я и ещё один человек оказался в первом международном российском фотоагентстве «Фотографер», что было нереальным прорывом на тот момент. Что забавно, человек, с кем я учился и дружил, хорошо намекнул мне, что я потырил часть спонсорских денег от Мясного двора, не знав, что они были мои. Надеюсь, он доволен своей жизнью сейчас. Дальше что? Дальше предстоял штурм Первопрестольной, голодные и холодные лавки на Китай-городе, в надежде показать свои новые серии или получить заказ. В любом случае нужно было выбирать: или уютная лаборатория Русского музея, или дорога великого фотожурналиста в шарфике, с уставшими глазами, горящими огнём справедливости. Ведь фотография это гуманизм? Не так ли, Лиза? Или этот гуманизм — выдумка сатаны. 

Так или иначе, несколько лет прошли в поисках того, что называют собственным стилем, направлением, поиском своих инструментов. Не лишним будет вспомнить, что до 2005 года, фотографировал исключительно на 35 мм и чёрную плёнку, сам проявлял и печатал. Пошли заказы от журналов, появился цвет и первая цифра, пиксели которой сейчас кажутся смешными. Наверное, первым изданием давшим мне работу был журнал «Студент», в своём роде уникальное детище питерского журнала «Красный» периода, когда в отдельно взятой стране и городе существовала журналистика. Самым большим проектом, да и последним для «Студента» была серия — «Путешествие из Петербурга в Москву», которая утянула меня на три месяца и спокойно похоронила второй брак в гостинице Малой Вишеры. Проект крут, всё ждёт своего часа, но после него я начал работать с плёнкой в 120 мм на долгие годы и до сих пор. Если сейчас всё ещё могу называть себя фотографом. Первое издание, которое начало постоянно заказывать съёмки на «формат», давно исчезло, хотя это был лучший журнал в мире, за всё время, что мне приходилось листать бумагу. Так бывает, когда есть деньги, чувство стиля и нет цензуры. Поэтому работу для этого издания считаю своим осознанным началом, а своих коллег моими главными учителями. Год-два и заказов стало достаточно, музейная лаборатория в прошлом, а я всё чаще начал задумываться о Москве. Хотя на тот момент делал вещи на самом высоком мировом уровне, абсолютно не понимая этого. Постоянный заказчик — моднейшая на тот момент «Афиша», зарождающие хипстерские тусовки и всё такое прочее. Больше всего в тот момент боялся, что коллеги узнают, что за трудолюбивым и талантливым мальчиком скрывался бывший кровожадный нацист из Купчино, но пронесло, или не захотели замечать. Потом была любовь, карие еврейские глаза, плоская задница, каштановые волосы, моя первая и единственная муза, которая отдала часть себя и вдохновила, объяснив мне, что я ещё круче, чем считал сам. И мы оказались в богемной Москве. Нужно ли продолжать эту повесть не знаю, но для приличия напишу, что печатался в великих журналах, иностранных и российских, много, выставлялся в галереях и музеях, издавал книги, преподавал в крутых школах и сделал офигенную карьеру, которую прекратил щелчком пальца в январе 2013 года. Обычно у «знаменитых» на международной сцене фотографов все заслуги по линеечке выстроены, до тошноты одинаково. Как-то не охота так про себя. А что было потом — совсем другая история. Десять лет работы в Москве вполне достойны для третьей части или книги, но точно не сейчас.